Село взбудоражила новость: пропала баба Наталья! Точнее, не взбудоражила, а озадачила: куда могла деться восьмидесятитрёхлетняя старуха из собственного дома в январскую ночь? Никаких догадок, версий – ничего! Вместе с нею исчезла и собачонка, вечно шныряющая под ногами хозяйки.
       Баба Наталья уже пару лет как не в себе, не узнавала старых знакомых, родственников не жаловала, ссорилась со всеми, а дети жили далеко, на Севере. Сын умер, а старшая дочь и внуки наезжали изредка, денег подбрасывали. С собой не звали, а договорились с соседями Куликами, что те будут присматривать за старой женщиной, а огород и сертификат на земельный пай им достанутся. Кулики согласились. Тяжело, что ли, пройти пятьдесят метров да покормить старуху? Тем более, что она рассудком слаба, в еде непереборчива, ни на что не жалуется. А огород у бабы Натальи чистейший, ни камушка, ни соринки, и рядом с их собственным, только через тын перешагни. Да и семь гектаров земли не лишние.
     Марья Ивановна Кулик в тот день встала рано, сразу после четырёх, подоила коров, процедила молочко и, оставив ведро на веранде, побрела по тропинке к Наталье.
     Всю ночь шёл снег, двор перед домом был белым, нетронутым. Какая-то тревожная тишина встретила её. Не слышно было Бублика, встречавшего её своим противным визгом, да и следов собачьих во дворе не было. Дверь отворила – пахнуло привычным старушечьим запахом: валерьянкой, воском, травами, камфарой, кислым борщом. Пальто старухи висело в прихожей на криво вбитом гвозде, пуховый платок сполз на пол, а постель, скомканная и давно не стиранная, была остывшей.  И самой бабы Натальи не было. Пропала!
     Новость сразу облетела всё село, чего только не думали! Вышла раздетая ночью, остановила машину и куда-то уехала. Опять же вышла ночью, а её сбила машина, труп отвезли подальше и выбросили. Убили в доме и опять-таки вывезли, избавились от тела. Была и оптимистическая версия: сидит в доме у кого-нибудь в соседнем селе, а её тут ищут. Слухи были разные, но время шло, а о бабе Наталье новостей не было.
      Позвонили в Тюмень, сообщили Раисе, та шумно разволновалась и собралась приехать. Кулики обзванивали односельчан, не заблудилась ли она и не попала ли к кому.  Но никто её не видел и ничего о ней не знал. Собака тоже не показывалась. Пропажа собаки вместе с хозяйкой делала эту историю ещё таинственнее.
      - Хорошо бы  собраться всем селом да отправиться на поиски, - предложил кто-то. – Обойти все закоулки, посмотреть на скалах, у реки, пройти посадки, что к селу прилегают. 
     Мысль людям понравилась, её обсуждали, смаковали, одобряли, гордились даже собственным решением.
     - Присела где-то и сидит, - сердоболили старики. – Может, за сараем чьим-нибудь или в поле. Искать надо…
     Надо искать!! Так думали и говорили все. Встать цепочкой да в разные стороны! Каждый куст, каждую ложбинку, каждую постройку старую осмотреть. Сколько часов снег валил, могло и занести снегом, рядом пройдёшь и не заметишь. Да и мороз крепчает, уже за 20 перевалил. Сколько ещё раздетая старуха на таком морозе продержится?
     Говорили днём, говорили вечером. Ночью кое-кто уже злорадствовал: «Повезло родичам, хоронить не надо, на гроб да могилы тратиться. Пропала – и с концами».  Про Куликов тоже поговаривали: «Оставили бабку незамкнутой, специально, небось. Сертификат забрали, земля уже ихняя, а там, может, и дом им достанется. Райке он начто? Она на Севере такие деньжищи имеет, что ей пара тысяч гривен – как корове седло». А как её было замкнуть, эту бабу Наталью? Вдруг пожар? Она же и не выскочит! Сколько раз на горячую плиту пластмассовые вёдра ставила, вещи стелила. Но рот людям не закроешь, своего ума не вставишь, вот и ползут слухи один нелепее другого.
     Второй день клонился к вечеру, в домах уже зажглись огоньки, мороз стал ещё крепче, снег так и похрустывал под ногами! Бросая взгляды за окно, люди качали головами: они в тепле, а старуха-то где – не известно! Раздетая да в такой мороз! Многим было жаль, многим – всё равно. Мысль о совместном поиске пропавшей ещё витала в воздухе, но уже начинала угасать, никто не верил, что она отыщется. Много времени прошло, вот если бы сразу, по горячим следам! Сочувствие тоже стало ослабевать, оставалось одно недоумение: что же всё-таки произошло?
      Марья Ивановна замесила тесто, нажарила пирожков, подумав: поминальные. Семья ела с удовольствием. Иван Игнатьич,  макая пирожок в растопленное масло да вытирая сальную бороду, хрустел поджаренной корочкой и словно чего-то ждал. Заглянула соседка, глаза совиные от любопытства:
- Ну что, не слыхать? Не нашлась?
- Найдёшь тут, - вздохнули все разом.
- Раиса завтра приезжает, - Марья Ивановна подвинула соседке миску с пирожками. – Может, она что придумает.
     - Похоронить бы хоть по-людски, - вступил в разговор и Иван Игнатьич, - а то костей по весне не найдёшь, собак бродячих столько развелось, обгрызут!
     Племянница бабы Натальи Алёна вообще о родственнице слышать не хотела. Отдала полоумная землю чужим людям – туда ей и дорога! В уме была – всех хаяла, а сейчас и вообще никому не нужна. Дочка родная – и та едет только чтобы люди плохо о ней не отзывались. Любила бы мать – забрала бы с собою на Север, а то бросила одну в старой хате!
     Дети Алёны думали так же. Интересно, был ли хоть один человек в селе, который искренне жалел о пропавшей? Она проработала сорок два года в колхозе, кормила трактористов второй бригады. Повар неплохой, но грубовата, скандальна, неуживчива. О мёртвых – ни слова плохого – это не для наших людей. Тут умри – и всё о себе узнаешь.  Но ведь столько же лет бок-о –бок с людьми! Что-то же было хорошее!
     Шли третьи сутки, поисков всем миром так и не было. Походила приехавшая Раиса с Куликами по селу, позаглядывали в речку, на том и кончилось.
     За околицей, на выгоне, занесённые снегом, одиноко белели останки стены старого здания, в котором размещалась когда-то колхозная столовая. Ничто уже не напоминало о славном трудовом прошлом: ни колхоза, ни тракторной бригады, ни столовой. Не было уже ни дубовых столов с клеенчатыми скатертями, ни грубо сколоченных лавок, ни искусственных цветов в облупленных вазах. Даже запаха вермишелевого супа не было. Были холод, мрак и покой. Под стеной, в углу, ютилась небольшая фигурка в оранжевом халате, цвет которого был едва различим под слоем наметённого снега.
     Сюда, на своё старое рабочее место, потянуло бабу Наталью в глухую январскую ночь, подняло с тёплой постели и словно сказало: иди. И она встала и пошла. Ей не было холодно, не было страшно идти по безлюдной дороге. Совсем немного прошла она. И зачем угодно было судьбе заманить сюда не осознающую себя женщину? Что и кому она сделала плохого? Сидела бочком у стены, вытянув ноги, глядела в поле, не чувствуя дрожи уходящей жизни. Была ещё жива. Пёс жалобно скулил и прижимался к ней, согревая своим теплом.
    - Бубличек, - шептали холодеющие губы, но звука почему-то не было. А пёс не помнил, чтобы она при старой их жизни так его любила и жалела, могла и ногой ударить, и подвернувшейся под руку кочергой. Но собака не помнила зла. Только собачье тепло и не давало ей погрузиться в вечный сон. 
     Женщина была жива ещё два дня.  А поисков её так и не было.